Туша кабана оказалась увесистой: хряк от рождения явно не отказывал себе в удовольствии пообедать корнеплодами, потому шаман, спускавшийся по горному склону как паук, то и дело оскальзывался на мелких камешках, склоняясь то в одну сторону, то в другую, под смещающимся центром тяжести.
В этот день из трех расставленных ловушек, только одна сработала на славу, но и этого было достаточно: мяса такого толстобрюхого свина определенно должно было хватить минимум на неделю.
Спрыгнув на самый высокий из карнизов, мужчина сполз к его краю и повис на руках, привычно уже примеряясь для следующего прыжка.
Свиная морда, покоящаяся на плече, недовольно скатилась на спину и зацепилась единственным уцелевшим бивнем за косу, оттягивая голову Карима назад.
Несмотря на совершенно неудобное положение и еще одну помеху движению, человек улыбнулся, мысленно принимая такое сопротивление мертвой туши как борьбу еще не ушедшего в ветра духа.
Прыжок удался на славу: отполированная частыми лежками каменная плита, приняла босые ступни без единого протеста и Шакал с облегчением развязал веревку, которой были спеленаты на груди кривые кабаньи ноги.
Спуститься на землю удалось еще одним прыжком, и туша тут же оказалась уложена в выемку у не разожженного костра:
- Иди к духам, брат – Едва слышно прошептал староверец, усаживаясь рядом с трупом на корточки: разделывать такого свирепого некогда противника мужчина не спешил, здраво полагая, что желудок может и помолчать во время молитвы.
Вытащив оба «зуба» из кожаных петлиц, шаман развел сильные руки в стороны и замер как каменное изваяние, вслушиваясь в пени ветра в узком ущелье.

Ветер сменился в тот момент, когда шаман уже и не надеялся подняться с колен. Но вот, духи одобрили жертву и кабан, видимо, побывавший во множестве битв и проигравший в хитрости и силе лишь зверочеловеку, стуча мелкими копытами, побежал по траве, не пригибая ее своим призрачным телом.
- Прощай, свирепый, тебя ждут твои собратья… - Одними губами прошептал оборотень, поднимаясь с колен и разминая затекшие ноги.
Прозрачный силуэт жертвы скользнул между выставленных у куста смоковницы деревянных подпорок, и взгляд Шакала уперся в чей-то живот:
«Вот так и попадается на крючок зазевавшееся зверье»» - устало подумал мужчина, скользя взглядом по смутно знакомому оружию.
Здраво рассудив, что подкравшийся человек врагом быть не мог, ибо тогда трава или песок выдали его поступь, предупреждая хозяина тихого пристанища об опасности, Карим скользнул взглядом выше, про себя отмечая прекрасное, тренированное тело мужчины.
На весь «осмотр» у шамана ушло не более нескольких секунд, но мутный взгляд, свидетельствовавший о полной расслабленности человека и его недавнем «разговоре с духами» сфокусировался на лице немногим позже положенного:
- О, духи! – На нахмурившимся было лице Шакала просияла улыбка:
- Жрец, ты ли это? – Ловким, едва заметным глазу движением, мужчина спрятал острые клинки в петли, определенно ничуть не опасаясь как-нибудь промазать мимо креплений и всадить ножи себе в ноги:
- Или же это мираж? – Хитрые зеленые глаза смотрели на путника с откровенной, неподдельной радостью волка, почуявшего среди борзых своего собрата, но спорить со старыми ритуалами шаман не стал: выставив вперед руку, мужчина сделал несколько шагов к старому другу.
Испытующий взгляд буквально вцепился  в обнаженный участок кожи в разрезе рубахи, где должно было биться сердце. Горячие пальцы едва не коснулись кожи, оставляя ощущение человеческого тепла:
- Живой… - Простые, человеческие слова, за эти пол года произносимые лишь пару раз случайным путникам, наконец приобрели смысл.
Шакал понял, что хранил в своей памяти речь, не изгоняя ее из сознания для того, чтобы выразить все, что накипело за пол года на душе, и вместо одного слова Салах должен был услышать целое море… но оборотню не удалось произнести больше ни чего, настолько тяжел был этот груз, и только зеленые глаза, теплые, то грустные, то веселые, старались как могли, передать все эмоции.

Вздох облегчения – все что смог выдать оборотень, когда сильные руки верного соратника вцепились в кожу. Жар чужого тела, сводящий с ума запах сильного, властного человека,  на секунду одурманил, заставляя шамана вспомнить, каково это обнимать живое существо, а не какого-то там бесплотного духа.
Но краткий миг первой эмоциональный волны поутих, заставляя Шакала отступить назад и просто тихо улыбаться, ощущая некую наполненность в душе, словно оторванный кусок тряпицы вновь пришили на место:
- Духи пообещали, что кабан будет вкусным… - Улыбнувшись, оборотень ловко приподнял тушу за задние лапы и, взвесив ее, выудил пальцами кинжал.
Мертвое животное не дрогнуло, когда лезвие вспороло мягкое брюшко, а внутренности были выуженные рукой. Наслаждаясь теплым мясом, как самый настоящий волк, Шакал склонился над трупом так низко, что едва не залез носом в алое месиво:
- И вправду… наверное они тоже рады твоему приходу… - Уверенно заявил Карим, выкладывая непригодные для еды части кабана в два разных листа высушенной травы. Всего несколько минут, и ловких, привычных движений охотника, и пленник ловушки оказался освежеванным аппетитным куском мяса.
Повозившись у костра, шаман вновь, на несколько секунд замер, поднимая ладони к уходящим лучам солнца, и только после этого разжег костер ударами кремня, наблюдая за тем как алые языки пламени взбираются вверх по деревянному бастиону выстроенного шалашика:
- Еще рано сниматься со стоянки, мой дорогой жрец… до осени я как молодой мох, буду держаться за здешние камни. - Подняв  глаза, сверкнувшие алыми отблесками костра на сидящего мужчину, Шакал втянул носом запах сухой, безжалостной к людям пустными, окутавшей старого друга:
- Негоже идти к столу в таком измотанном виде, Саллах. Уважь духов, сходи за каменную плиту, там нагретая за день вода расслабит тебя,  я сейчас принесу травы… – Оторвав приличный кусман мяса с филейной части кабанчика и сложив его в еще один лист, мужчина выворотил несколько хрустнувших ребер (едва или не облизываясь при виде сырого мяса) и выложил их сахарные обломки в алых обмотках мышц вокруг разгорающегося огня.
Когда первая часть ужина была отправлена на готовку, Карим поднялся, вслушиваясь в звуки у ущелья:
- О, я узнаю этот звук…конь, неужели Акбар, этот хитрец, все еще с тобой? – В животных глазах шамана разгорелся интерес, так что человек едва не выронил мясо, ожидающее своего часа.

Растянув уголки губ в улыбке, но не показывая зубов, чтобы человеческая эмоция не была расценена духами и животными как агрессия, шаман скользнул с небольшой выемке у теплой воды и принялся выскребывать со дна природного кратера куски глины.
Судя по тому, что рядом с глиняной вязкой дырой стояло несколько горшков разных размеров, оборотень совсем обособился от мира и устроил некое домашнее производство. Но на этот раз глину он не заворачивал причудливыми формами, а раскатал пластом. Вымыв в воде руки, шаман натер кусок мяса специями (явно купленными у какого-то заезжего клиента, решившего побаловаться легкими травами) добавил щедрую щепоть соли и зеленую высушенную траву явно собственного производства. Убедившись в том, что кусок обвален с обеих сторон, Шакал закатал его в глину и подошел к костру: ребрышки запеклись с одной стороны, и самое время было их переворачивать:
- Да, сейчас принесу, жрец. Погоди немного…старый шаман стал неповоротлив из-за отсутствия дорогих гостей. – Левко разворотив куском глины костерок, оборотень сунул кулек в самое пекло и, обжигаясь, спешно сдвинул горящие поленья с новый шалашик. Не забыв о ребрышках, мужчина лениво их перевернул на другой бок и быстро скрылся под каменным карнизом с которого свисала массивная лапа убитого кем-то ярко-огненного тигра.
В полумраке едва был различим человеческий силуэт, но судя по движениям  Карим опять копался в земле. Когда он вышел, на руках отшельника лежал завернутый в несколько тряпиц предмет, который на развороте оказался головкой домашнего сыра. Бледно белый, напоминающий по форме кусок упавшей луны, сыр пропитался холодом земли и запахами вложенных в него, мелко порезанных трав, но не задеревенел и не высох, а наоборот, остался влажным, едва ли не таящим на глазах.
В зубах же неугомонный получеловек держал несколько засахарившихся кореньев, таких длинных, что при каждом шаге они неловко стукаясь друг о друга, мерцали бледными искрами кристаллической сладости. Без возможности сказать и слово, зверь скрылся в ущелье, наглядно демонстрируя свою гибкость: будучи примерно тех же габаритов что и Саллах, шаман не то, что не застрял даже на долю секунды между «створками», а наоборот, как кусок масла проскользнул между раскаленных солнцем камней.
Смоляной жеребец стоял в закатных луках и шкура его, пропитавшаяся энергией, и животной силой, едва ли не горела призрачным светом. Медленно и чинно, шаман поклонился массивному зверю, чувствуя, как в груди замирает сердце от осознания того, что вернулись оба друга: и человек, и зверь.
Когда жеребец протянул вперед морду, в зверином жесте приветствия желая унюхать человека, Шакал не стал протягивать как все люди руку, прекрасно понимая, что дух человека выходит с его дыханием, а не с кровавыми руками, испачканными в земле и чужой боли.
Коснувшись теплом мягкого, лошадиного носа, мужчина медленно выдохнул, давая вспомнить свой запах, и улыбнулся, когда Акбар фыркнул в ответ, учуяв не только знакомца, но и сладкие коренья. Пока четвероногий шайтан потреблял принесенные ему лакомства, мужчина расседлал его, сложив сумки у щели, спешно отер красивую шерсть пучком сухих трав, отгоняя всех злых духов, что привязались к животному в дороге, и поманил вороного за собой, весело покручивая на пальцах замысловатый корешок.
Как оказалось, коню тоже нашлось уютное местечко: по каменной извилистой тропинке можно было пройти выше, на обширное плато, местами покрытое следами копыт диких кабанов и баранов:
- Отдыхай друг, я еще навещу тебя… - Вновь низко поклонившись коню и стреножив его, дабы животное в случае чего не рвануло за духами с высокой площадки, Шакал едва ли не кубарем скатился вниз, и, подхватив вещи, полез на скалу, ибо ни седло и чересседельные сумки в щель уже не пролезали.
Вскоре над каменной чашей показался знакомый силуэт и хитрым путем прыжков с карниза на карниз, ловкач спустил вещи Саллаха в свое убежище, прекрасно понимая, что если кожаные ремешки перегрызет какой-то кабанчик, отвечать за это перед духами и другом придется ему самому:
- Как вода? – Весело осведомился оборотень, забирая с каменного уступа высушенный пучок трав:
- Думаю теперь твое тело вновь хочет дышать… - Спешно развязав кожаный пояс  к которому крепились петлицы с клыками, и отмотав веревки у щиколоток, Шакал сложил одежду на камень и спустился в воду, с непривычки покрываясь мурашками от удовольствия.
Трава оказалась опущена в воду и на глазах набухала, расправляя тонкие листья. Оказавшись рядом с человеком, оборотень медленно провел пучком, как губкой по усталым вискам, морщинке между бровей, высокому лбу: заставляя человека закрыть глаза. Почти год оборотень учился доверять воину, почти год воин учился закрывать глаза рядом с другом, но теперь, в спрятанном от чужих людей пространстве, где не нужно было хвататься каждую секунду напряженной ночи за клинок, здесь можно было позабыть хоть на короткое время о бедах, маячивших хищными мордами у порога.
Травяной запах лениво и нежно принялся впитываться в кожу, уже позабывшую за бескрайним песком ласковый шелест лугов, а шершавые скрученные цветы и травинки, нежно, и в то же время настойчиво, стирали следы бесконечных дорог, ненавязчиво расслабляя сплетенные узлами мышцы.
Размокший пучок, которому уготовано теперь было прожить не более десятка минут, скользнул по мощной шее, и оборотень осторожно помог Саллаху запрокинуть голову на каменную «подушку». Трава скользила уже по ключице, и вот с тихим бульканьем переполнявшего ее воздуха ушла под воду, рассекая уверенными движениями широкую грудную клетку – вместилище духа. Но вот трава скользнула по животу, и Шакал потянул жреца за руку, заставляя оторваться от темного каменного «насеста» и развернуться к нему спиной:
- Что-то беспокоит тебя, Саллах? Я вижу, ты пришел не с легкой душой… значит что-то случилось. – Щекоча кожу, «губка» легко коснулась шеи, скатываясь на плечо, и человек пустыни мог бы поклясться, что несколько мгновений ощущал, как шаман ненавязчиво щекочет дыханием его загривок, совсем как зверь стараясь запомнить сводящий с ума запах живой плоти:
- Рассказывай, друг мой, может и я чем смогу тебе помочь, благо это ты вытащил меня из плена города… и теперь я свободен. – Казалось что на мокрых камнях перед лицом вона, на секунду отразился размытый силуэт оборотня, и только яркие, зеленые глаза горели на темно-сером отпечатке:
- Только, теперь я не принадлежу воровской гильдии, мой жрец, и потому, помощь моя теперь не от людей, а от духов… и собственных рук. - Следом за губкой по спине мужчины, очерчивая мышцы, скользнула ладонь, и пальцы в обрамлении нарочито остро сточенные ногтей, прошлись по позвоночнику вверх и вниз, на секунду задерживаясь там, где чувствовался некоторый сдвиг, определенно сбитый каким-то неверным резким движением.

Оборотень слушал человека, определенно думая о чем-то своем. Размякшая губка, потерявшая все свои целебные силы, медленно поплыла в сторону, как похоронный венок плавно стукнувшись о каменный край. А мужчина тем временем принялся разминать уставшие мышцы руками, уверенно пробираясь к сцепленным и затекшим узлам:
- Ты хочешь спрятать его в пещерах? Что же, я покажу тебе парочку, но тогда нам понадобятся веревки, и Акбара придется оставить тут… - Зеленые глаза закрылись, когда Шакал ткнулся лбом мужчине в затылок, и тихо вздохнул, так что мокрые волосы Саллаха плавно качнулись в сторону:
- Что же до самого дела… - Отойдя от расслабленного человека, шаман мягко выскользнул на берег, стараясь не расплескивать воду и принялся натягивать штаны, смотря куда-то вперед. Казалось, оборотень позабыл о том, что нужно сказать что-то в ответ, но когда он повернулся, на губах была прежняя, едва заметная, волчья улыбка:
- Я пойду с тобой, жрец, как в старые добрые времена… - Расплетя намокшую, тяжелую косу, оборотень подал человеку руку и, подхватив выделанную мягкую шкуру, сшитую грубыми нитками из нескольких молодых барашков, накинул ее другу на плечи:
- Только одно, Саллах… прежде чем идти туда, давай разузнаем хоть что-нибудь о дворце. Соваться в осиное гнездо не обкурив их сладким дымом, будет нашим смертным приговором… - Проводив жреца к огню, Шакал сел у прогоревших поленьев и вытащил из алых угольков затвердевший глиняный короб. Небрежно расколов его на части, оборотень резанул по мясу, исходящему паром и травяным запахом, стальным клыком, и отдал часть ужина Саллаху. Нарезав сыра и выставив к костру глиняный кувшин (судя по помятостям явно домашнего производства) полузверь молча принялся есть, обдумывая что-то. Несколько раз он поднимал голову, словно прислушиваясь и принюхиваясь к гуляющему ветру, но упорно продолжал молчать: Саллах помнил, так было и в прошлый раз. Шакал ждал решения духов, и хотя, дал уже слово идти, лишь духи могли сказать, будет поход удачным или нет.

Ветер тихо запел, и шаман, позабыв о том, что держал в руках глиняный черепок с мясом, закрыл глаза, мерно дыша и словно порываясь отпустить душу на ночную прогулку. Неожиданные слова жреца, точнее, всего лишь произнесенное имя, вернули оборотня за землю, и он как-то неловко плюхнулся  с корточек на задницу, несколько секунд приходя в себя и восстанавливая пространственную ориентацию.
Мутные как вода в болоте глаза искали человека среди сотни сероватых силуэтов блуждающих душ, и некоторое время оборотень хмурился, но вот из полумрака поступил знакомый силуэт, очерченный огненными узорами, и Карим улыбнулся.
Он хотел отвернуться, посмотреть на костер, снять с каменной полки шкуры, чтобы было удобнее сидеть и ему и гостю, но что-то заставило его посмотреть в глаза Саллаха.
Наверное, проживая несколько лет в лесу, а потом ощущая вечное одиночество среди шумных людей, оборотень позабыл смысл призрачных человеческих намеков, и будь он нормальным жителем пустыни, то не подался бы вперед, а ждал каких-то подтверждений, но какое-то внутренне чутье Шакала, заставила его, как настороженного зверя, опустить глиняный черепок на землю и, опираясь на руки, чуть податься вперед.
Тяжелые, темные волосы, щедро присыпанные сединой, свалились с плеч и спины как густая волчья шерсть. Плавно перенеся вес на руки, оборотень сделал несколько шагов вперед, оказываясь совсем близко от развалившегося жреца.
От человека шла энергия, и если доселе она была похожа на ручеек, то теперь Шакала просто захлестывало с головой. Мужчина физически ощущал, как расширяются от возбуждения зрачки, медленное, ровное доселе дыхание, сбивается с ритма, а ни с чем не сравнимый жар чужого тела манит к себе.
Осторожно втянув носом прохладный воздух, Шакал мягко положил руки жрецу на плечи и с трудом улыбнулся: лицо еле слушалось, как обычно в моменты напряжения замирая какой-то деревянной маской.
Бывший вор не стал говорить ничего, понимая, что возможно, его звериное чутье ошиблось, но неожиданный визит Саллаха всколыхнул застарелые воспоминания, заставляя поддаваться собственным слабостям.
С того самого момента их неожиданной встречи в душном помещений, где факелы закоптили потолок до черноты, а занавеси никогда не уходили с окон, зверочеловек хотел до безумия холодного и равнодушного воина, пришедшего не просить, а просто получать помощь от воровской гильдии.
Холодные губы сначала уловили бархатистую терпкость вина, и лишь через секунду коснулись горячего рта поклонника тайной секты: ловкий язык скользнул в приоткрытые губы, и Шакал закрыл глаза, прекрасно осознавая, что может сейчас получить отказ.

Против ожидания, жрец не возмутился поцелую, и более того, доселе спокойный,  Саллах словно с цепи сорвался, проявляя незнакомые грани своей натуры. Выдавив из легких еле заметный вздох облегчения, шаман, от ловкого движения друга, примостился на лопатки, смотря  на смуглого, как дух черного дерева, человека с некоторым удивлением.
Жадный, страстный, неукротимый как пламя – по крайней мере, такие эпитеты подходили жрецу в этот момент, и определенно, оборотень подобного сокровища никак не предполагал. Привычный к холоду серых глаз, растапливаемых разве что минутами покоя да кровавой битвой за жизнь, мазандеранец едва ли не начал молиться духам о том, чтобы подобный сон не закончился.
Язык человека скользнул по небу, и сплелся с языком Шакала, заставляя оборотня глухо застонать. А тем временем, не давая опомниться, горячая ладонь жреца скользнула по животу, и все тело словно напряглось в ожидании позабытых ощущений. Кожаный пояс с металлическим звоном пряжки свалился на камни, больно резанув тонкий слух, и обнаженного тела на секунду коснулась прохлада, чуть пробуждая затуманенный разум:
- Саллах… я так давно этого хотел… позволь. – Мягко коснувшись сильных рук, оборотень хитро улыбнулся: зеленые глаза в расцветающем сером полумраке горели так ярко, словно получеловек и сам был лесным духом, притаившемся в человеческой плоти.
Зная острый характер своего друга, Карим был осторожен, словно вновь пытался найти общий язык с диким, злым, смоляным жеребцом, во всем повторяющем своего хозяина.
Уложив служителя Малека на спину, так что несколько развернувшихся шкур оказались под Саллахом, оборотень устроился сверху, и опирая на руки, буквально завис над своей неожиданной жертвой.
Год мучений и пол года разлуки ничуть не сказались на его собственном лице, но вот Саллаха он хотел изучить вновь, прекрасно чувствуя мысли, отражающиеся в серых глазах:
« Если не вернемся, я хочу запомнить тебя таким.»
Без слов произнес мужчина, наклоняясь над напряженным телом напарника. Удивительно прохладные губы коснулись мощной шеи и острые, сточенные зубы украдкой скользнули по коже, но оборотень не спешил оставлять знаки своего присутствия на желанном теле.
Горячая ладонь, до того цеплявшаяся за камни, легла на грудь, когтями едва касаясь ключицы, и медленно пошла вниз, остановившись у мягкого соска, похожего на комок шелковых нитей. Тепло улыбнувшись воину, зверь склонился над грудью, и осторожно коснулся кончиком языка гладкой кожи. Какой-то звериный инстинкт внутри проснулся, и Шакал прижал сосок клыками, чуть оттягивая, заставляя кожу напряженно собраться в аккуратный ореол, но тут же, извиняясь за свое поведение, несколько раз ласково лизнул напряженную горошину, улыбаясь этому странному ощущению.
Несмотря на приличный возраст, бывший вор за свою жизнь ни разу не спал с женщиной, помня старое верование, гласившее что, отдав женщине свое семя, шаман терял часть силы. Потому нерастраченная звериная нежность досталась сполна воину, силы которого хоть немного мечтал получить Шакал.
Гладкие и тяжелые волосы заскользили по груди жреца, вторя движениям своего владельца, а Карим уже спускался ниже по горячему телу, ведя ладонями по бокам.
Пальцы чутко и внимательно осматривали каждый позабытый шрам, каждую отметину чужого клинка, словно это было не тело, и исчерченная старыми письменами рукопись, запомнить которую было смыслом жизни отшельника.
Горячее дыхание, следующее за влажными губами и языком, которые не преминули оставить на коже едва заметные следы, остановилось около мягких, выделанных шкур с курчавой шерстью.
Оторвавшись от прямого исследования чужого тела,  оборотень развернул шкуры в стороны и прохладный ветерок, затерявшийся в каменной чаше, лизнул кожу жреца, но властвовать ему было не долго. Черные волосы заскользили по коже напоминая чем-то пустынных змей. Оборотень склонил голову  над пахом мужчины и медленно провел языком от головки до корня.
Отчего-то насторожившись, зверочеловек поднял голову, и среди темных волос, в белых лезвиях седины, мелькнули ярко салатовые глаза, внимательно вглядываясь в лицо друга… или же теперь любовника, надеясь увидеть кивок, или хотя бы затаенный в глазах знак согласия.

Серые тени лениво ползли по дну каменной чаши, расцвечивая тела в темные и светлые полосы. Похожий на пойманного тигра, напряженный, демонстрирующий хищный оскал Саллах, кажется, с трудом держался на краю бури эмоций, доселе ему не свойственных. Глаза, показавшиеся на миг темными омутами, упрямо смотрели на замершего в ожидании шамана, и душа оборотня буквально сжималась под этим взглядом: человек ли теперь жил под его руками?
Солнечный луч блеснул алой полоской перед глазами, и Шакал опустил голову: он хотел запомнить, вбить в памяти этот странный, магический образ чужого лица.
Высеченные тенями скулы, волевой подбородок, сжатые зубы, стиснувшие внутри силой воли сладострастный стон, напряженное тело, скрученные как корни дерева, напряженные мышцы и горящие, сапфировые глаза - все это не могло принадлежать реальному существу, разве что это было фантазией, вызванной одурманенным сознанием.
Неожиданный стон, гордый, буквально вырванный, украденные из глотки жреца, подхлестнул зверочеловека не хуже плети, возвращая от размышлений к жизни. Короткие волосы на висках и загривке встали дыбом, а по спине Карима прошлись мурашки, выливаясь приятным напряжением в паху. Стонал ли когда-нибудь мужчина так раньше, Шакал не знал, но ему хотелось верить, что медовый, тяжелый и протяжный, этот звук был подарен теперь только ему.
Опустив голову, так, что мягкие, влажные волосы выскользнули из руки воина, и прошелестели по коже, зверь медленно сжал пальцы вокруг головки, оттягивая шелковую кожу вниз по напряженному стволу. Обнаженная плоть, беззащитная, но в то же время уверенно твердая, оказалась в плену прохладных, влажных губ, когда неспешно, словно наслаждаясь каждой минутой близости, оборотень позволил мужчине войти в неожиданно горячий рот. Пожалуй, именно сейчас, завладев вниманием воина, шаман мог себе позволить не спешить, вырывая из сильного тела живой дух, переплетенный с животными инстинктами. Плотно сжавшиеся губы обхватили головку, и шершавый язык скользнул по кругу, задерживаясь на секунду на уздечке. Тем временем свободная рука ласково, словно успокаивая норовистого жеребца, гладила Саллаха по богу, иногда спускаясь на бедро и вновь поднимаясь по натянутой на мускулатуру коже. Однако привыкший хитрить, Карим не дал человеку расслабиться: в тот миг, когда чуткие пальцы сменились едва ощутимым касанием острых ногтей, шаман ослабил плотное кольцо губ, при этом низко опуская голову.
Толкнувшись головкой в шершавое небо, член скользнул в самое горло, едва не задевая острые зубы оборотня. Момент опасного напряжения, едва заметные касания клыков к гладкой коже, горячее дыхание, обжигающее головку и ловкий язык, осторожно исследующий новую территорию – все это вновь пропало, когда Шакал приподняв голову, вновь на секунду остановился, давая себе возможность отдышаться.
Медленно выдохнув, оборотень выпустил горячую плоть изо рта, и склонив голову, игриво, совсем по-звериному поддел языком бархатистую кожу мошонки. Ловкие пальцы сжали яички жреца, мелено перетирая их, а разыгравшийся шаман вновь принялся мучить человека тяжелыми движениями: то позволяя члену проскользнуть в рот, в объятья шершавого языка, плотно прижимавшего ствол к небу, то вновь давая ощутить прохладу остывающего вечернего воздуха.
Собственная плоть мужчины, напряженная настолько, что едва не прижимаясь к животу, тоже требовала внимания, потому бок Саллаха, испытавший на себе касание когтей, наконец, был свободен от домогательств. Сжав пальцы плотно вокруг головки своего члена, Шакал глухо, тяжело застонал, да так, что несчастному воину повезло ощутить всей плотью низкие, хриплые вибрации голоса. 
Судя по всему, не одному воину было тяжело сдерживать себя, ведь напряжение, раскалившееся между телами, грозило затопить не только сознание, но и душу зверя.

Мир плавно качнулся из стороны в сторону, когда Саллах, потеряв контроль над собой, уверенно заставил шамана подняться, чтобы смуглая спина, исчерченная шрамами волчьего духа,  вновь оказалась прижатым к камням. Расслабившийся шаман, получавший удовольствие от привычных ласк собственной руки, и от ощущения горячей плоти во рту, вновь был выдернут из сладковатого дурмана, в который его голова уходила последние годы уже без помощи трав. Несколько мгновений мужчина смотрел расширившимся зрачками в нечеловеческие глаза поймавшего его духа, пытаясь понять, что же потревожило его. Но вот тяжелое тело придавило сверху, медленно выжимая из легких воздух, и какое-то узнавание вернулось мутному взгляду Карима:
- Саллах… - Еле заметно улыбнувшись, оборотень провел ладонью по взлохмаченным, мокрым волосам мужчины, приглаживая их как шерсть на холке обозленного волка, и, хотел было поцеловать человека в напряженные губы, но Саллах отстранился, приподнимаясь на руках.
«Дикий жеребец!» - Мелькнула мысль в одурманенной голове, и Шакал непроизвольно поежился, ощущая как в паху, от подобных мыслей, словно горячий воск разлили. А мужчина тем временем не терял мгновенья на пустые созерцания: заставив поверженного на лопатки шамана развести колени в стороны, воин потерся членом о промежность, скользнув влажной головкой по внутренней стороне бедра. Уже позабыв подобные ощущения, Карим напрягся, заранее ожидая боли, и ягодицы напряглись, мешая Саллаху хотя бы проскользнуть к сжатому кольцу мышц, но вторгшийся в рот ловкий язык пустынного человека вновь вырвал зверя из напряженного обдумывания ситуации, возвращая его к животным инстинктам. Медленно водя ладонью по затылку мужчины, вплетая пальцы в растрепанные темные волосы, оборотень с лукавой полуулыбкой отравил загривок курда острыми ощущениями когтей и едва тут же не поплатился за собственную вольность: минута расслабленной ласки закончилась неумолимо быстро. Член вновь толкнулся в расслабившиеся было мышцы и запоздало, замерший зверь ощутил немалые габариты товарища, ласково трущиеся между ягодиц.
Удивленно раскрыв глаза, как поседланный впервые жеребец, на котором хорошенько затянули подпругу, оборотень инстинктивно попытался отстраниться, но последний бастион разума, говоривший о том, что в седле потом держаться будет, не так уж легко, сдался, когда ладонь Саллаха, горячая, чужая ладонь, медленно обхватила ствол напряженного органа.
Во рту Шакала мгновенно пересохло, да так, что прорвавшийся хриплый стон больно царапнул по глотке, но это было еще половиной беды. Весь, превратившись во внимание, мужчина неожиданно яростно вцепился в приоткрытые губы человека, не словом, но жестом прося не останавливаться, не убирать теплую, широкую ладонь, но Саллах вновь ускользнул, оставляя Карима мучаться от ощущения пойманного в плен зверя, уйти которому уже не хватало сил.
Целиком превратившись в голодного, жадного до горячих ласк волка, Карим едва не толкнул себя бедрами в кольцо пальцев, наглядно демонстрируя другу, как нахватало ему чужих ласк, как ночами, под густым дымом курительных трав он хрипел, отдаваясь собственным эротическим фантазиям  и не находил возможности выбраться из них.
Но жрец опять успокоил буйного хищника мягкими, короткими поцелуями открывая доселе неизвестные, странные, нежные грани своего характера:
« Ты ли это, Саллах? Или злой дух, решивший поймать меня в сети моих же желаний?»
Синие глаза были внимательны, насторожены, никак не походили они на отточенную сталь, под взглядом которой текла кровь из разрубленных тел:
- Саллах! – Еле слышно произнес мужчина, вслушиваясь в бьющееся под кожей живое сердце человека.
Неожиданная боль исказила расслабленное лицо Карима, добавляя к исчертившим лицо шрамам позабытые морщины. Всего секунда, один миг, когда головка широкими краями раздвинула мышцы, прорываясь внутрь, причиняя тянущую, тупую боль, и мужчина громко, тяжело застонал, едва не захлебываясь этим звуком.
Тело под жрецом дрогнуло, непроизвольно ища возможности уйти от болевых ощущений, и будь воин чуть слабее, он не смог бы удержать звероватого Шакала, но вот плотно сжавшие член мышцы ослабли, более не причиняя боль, и оборотень словно обмяк, переводя дыхание. Вновь короткая передышка дала возможность прийти в себя: боль между ягодиц уходила на задний план, и теперь только медленно идущий вперед, туго  раздвигающий нутро член вызывал легкое оцепенение, заставляя ждать того мига, когда по телу словно удар плети, пройдется знакомое ощущение.

Дыхание человека щекотало кожу у самого уха, путаясь в разметанных смоляных волосах, щедро переплетенных седыми прядями, и зверь жмурился, слушая смазанные до шепота слова, не улавливая их смысл но угадывая интонации. Саллах был сам не похож на себя, никогда раньше шаман не видел воина таким, и слов описать это состояние не находилось. Смотря немигающим взглядом на напряженные мышцы рук, на кожу, влажно блестящую от пота, оборотень любовался сильным партнером, понимая, что попал душой в тот плен, из которого не было больше выхода, но, прирученный, Шакал больше и не желал бежать.
Подушечки пальцев погладили предплечье Саллаха, крепкое как камень, и ладонь скользнула вверх, крадучись, как змея переползая на плечо, а потом и дальше, на напряженную спину. Острые когти коснулись лопатки жреца, очерчивая одному Шакалу известный узор: они царапали кожу, вспарывая ее не хуже острых стальных клыков, оставляя тонкие алые разводы, но в яростном напряжении тела, эти слабые, едва ощутимые уколы боли, наврятли смогли бы добраться до затуманенного желанием сознания воина. Словно подтверждая догадки оборотня, мужчина плавным и в то же время сильным движением прорвался в самое нутро, так, что ягодицами Шакал ощутил бархатистую кожу мошонки, и тело шамана содрогнулось, непроизвольно застывая в напряжении. По природе гибкий, Карим выгнулся так, словно ему переломили позвоночник, но на побелевших губах, за которым виднелись острые зубы хищника,  проявилась едва заметная улыбка. Расширившиеся зрачки, мутные от накатившего дурмана, смотрели неотрывно вверх, отражая в черной глубине, окольцованной зеленым сумасшедшим огоньком радужки нереальные картины беснующихся в негодовании духов, потерявших часть свободной души отшельника.
Пальцы Карима, влажные от поступившей на лопатке Саллаха крови, скользнули по напряженному боку партнера, останавливаясь где-то на талии. Словно в противовес яростным движениям жреца, шаман нежно поглаживал спину и поясницу любовника, пытаясь выразить всю свою звериную привязанность не в словах, которых все равно не хватало, но в жестах, возможно и не понятных человеку.
Но хватило его в этом состоянии не на долго: внутри зверочеловека словно что-то сорвалось, и острые зубы вцепились воину в шею, находя напряженную мышцу под вздувшимися гладкими жилами. Шакал зарычал, яростно обнимая Саллаха за шею и, человек почувствовал, как в соприкосновении кожи, под  ребрами зверя, вздымающимися от коротких выдохов, бешено колотится сердце. Толи предчувствуя беду, толи не желая теперь терять завоеванное, оборотень, казалось пытался вырвать из тела мужчины живой дух, запрятать его внутри себя, никуда более не отпускать. Но очередной порыв сменившегося ветра словно вымел из озверевшего Карима дух неожиданной ярости и, обессилено упав спиной на камни, оборотень тихо застонал, смотря в глаза человека. Было что-то во взгляде зеленоглазого отшельника новое, теплое, чего ранее мужчина не замечал.
От резких движений Саллаха, сминающих простату, Шакал тихо выдыхал, краем сознания понимая, что надолго его не хватит: слишком много времени прошло с тех пор, как последний раз зверь наслаждался обществом горячего любовника, и тело, позабывшее о ласках, спешило урвать свою львиную долю удовольствия. Горячая рука соскользнула с поясницы человека и сжалась на напряженном члене, в такт движениям рвано передвигаясь то к корню то к головке. Поднимая верхнюю губу, как готовый зарычать волк, отшельник как мог, старался сдержать собственное тело, отчаянно желая дождаться яростно внимающего тело в пол жреца.

Глухой, низкий,  звериный рык, заклокотавший где-то в глотке Саллаха, подлил масла в огонь, добавляя к образу невообразимые краски облика зверя. Закрыв глаза, оборотень уже готов был кончить, так близко подошло его тело к краю наслаждения, но цепкие пальцы ворвались в ровную канву накатывающего ощущения, сжали запястья стальными когтями, да так сильно, что смуглая кожа побелела, а разгоряченная кровь перестала поступать к напряженным, изогнутым пальцам, похожим на  лапы тигра, завидевшего ягненка:
- Саллах, что ты…ох… - Между ягодиц вновь скользнула боль, когда жрец резко покинул завоеванное тело. С некоторым недоумением, Шакал почти секунду наблюдал мрачное лицо любовника: залегшую между бровей складку, хищные, горящие глаза от которых по спине прошлась предательская дрожь, а потом мир снова покачнулся. Карим и забыл уже, когда последний раз кому-то удавалось его так легко переворачивать, благо шаман и по росту и по весу был куда крупнее среднего жителя Персии, но неожиданная сила, идущая не от врага, а от родного человека, не принесла ни боли, ни унижения, а наоборот заставила мужчину глухо застонать. Но покоя ждать с осатаневшим жрецом было невозможно. Мягкая шкура, на которой совсем недавно покоилась спина оборотня, ткнулась мужчине под щеку, а вот колени, проскользнув по гладкой шерсти, оказались на жесткой каменной поверхности круга, но этот новый набор ощущений, сдобренный болью  вновь зажатых запястий, не спас от безумного жара воина, чье тело прижалось к спине оборотня.
Слыша тяжелое дыхание Саллаха, Шакал замер, стараясь хоть немного расслабиться, но от присутствия человека за его спиной, зверь, словно вздыбленной шерстью покрывался, испытывая одновременно ни с чем не сравнимое удовольствие и животный страх. Головка массивного члена скользнула между ягодиц, когда жрец наклонился вперед и Карим глухо зарычал, покрываясь мурашками: короткое ожидание мучило его не хуже невозможности коснуться рукой собственного перевозбужденного члена, или хотя бы потереться им о курчавые шкуры. Безумные зеленые глаза зло впились взглядом, неотрывно смотрели теперь на рисунок черного волка, нанесенный на каменный круг. А хищник скалился, и, казалось, смеялся над Шакалом, демонстрируя свое мощное, красивое тело, как бы напоминая, что его двойник уже сейчас готовится ворваться в шамана. Когда жрец рывком вошел в жаждавшее подобного насилия тело, зверь дернулся так сильно, что едва не скинул с себя неожиданного наездника. Член заскользил по сжавшемуся каналу мышц, преодолевая, сминая и без того ослабшее сопротивление, и вновь, когда головка жестко ткнулась в простату, по спине словно не прогоревшие алые угли рассыпали.
Крупная дрожь прошлась вдоль выступающего острым гребнем позвоночника, а острые зубы Карима немилосердно вцепились в выделанную шкуру: зверь бесновался, чувствуя, как постепенно все меньше в возбужденном теле остается человеческого, и как все больше пойманный хищник завоевывает территории.
Вздрагивая от глубоких толчков, шаман глухо рычал: у мочаливших черную шкуру зубов выступила белесая пена, словно невозможность кончить доводила получеловека до бешенства, но мутные, почти целиком черные, глаза выдавали оборотня  головой: он наслаждался этими дикими, необузданными минутами близости.
Влюбленный Шакал смотрел неотрывно на нарисованный силуэт волка, двойник которого жил в человеческом теле курда, в его ярких синих глазах, и вот уже рык сменился хриплыми стонами побежденного, сломленного зверя:
- Жрец… я больше… не могу! – Глотая окончания и хрипя, мужчина боролся с любовником, пытаясь хоть как-то коснуться себя: но по-человечески гибкое тело прогибалось в пояснице, острые когти царапали камень, едва не выбивая из него искры. Шакал голов был скулить, понимая, что еще немного, и разум замутится, оставив в руках последователя Малека вздрагивающее от желания тело, сдавшееся на милость победителя.
И только вырезанный на спине, опечатанный временем волчий оскал, довольно улыбался, смотря щелями слепых глаз на разгоряченного Саллаха, демонстрируя мужчине острые, хищные зубы, которые сжались на человеческом горле, не желая больше отпускать свою жертву.

Мягкая шкура молодого барашка, сильно измочаленная зубами оборотня, от рваных движений Саллаха съехала в сторону, и Шакал ткнулся головой в холодный, шершавый пол своего убежища. Успокоения остывший камень, немного забиравший у тела жар, не приносил ни какого, разве что только цеплялся за волосы, мешая в такт движениям сползать все дальше. А вот человек, по всей видимости, наоборот вознамерился свести оборотня к его праотцам, лишая всякой надежды на спасение.
До того четкие, глухие как удары сердца, движения Саллаха смазались в единый порыв, сминая, сдавливая оборотня между горячим телом и ледяными камнями, и Шакал захрипел, не в силах уже ни стонать, ни молить ни кричать.
Воздух, до того хоть урывками проникавший в легкие, перестал поступать вообще, и только темные пятна перед широко раскрытыми глазами, так напоминавшие об удушье на водной глубине, все сильнее застилали глаза.
Горячие язык воина скользнул по спине, между лопаток, руки Карима вновь оказались свободны, жесткие пальцы жреца зажали сосок, нетерпеливо его теребя – сознание человека, словно отстранившись, наблюдало за движения жреца, нашептывая вздрагивающему зверю на ухо о том, что происходило с телом, но Шакал не слушал. Все мысли шамана сводились к руке, зажавшей член, к обостренным нервам, требующим внимания к тягучему, подкатывающему к паху жару.
Чужой голос, низкий, красивый, вылился на спину оборотня, туда, где оскаленная морда волка или шакала следила за отдавшимися страсти мужчинами, и тут же, словно в довершение всего, внутри Шакала растекся жар чужого семени, вынуждая тело дрогнуть как от удара.
В отличие от человека, стон Карима не был низким, наполненным тягучими нотами. Этот последний крик, переполненный энергией, был сродни вою, словно в экстазе, забывшись, мужчина подражал своему тотемному животному.
Горячее семя скользнуло между пальцев Саллаха, выплескиваясь на живот шамана и многострадальные шкуры, все мощное тело отшельника напряглось, демонстрируя немалую силу, сокрытую под смуглой кожей, но силы иссякли и задрожав как загнанный конь, следом за упавшими светлыми каплями свалился и сам Карим, сопроводив падение звуком стукнувшихся друг о друга деревянных амулетов.
Легким все не хватало воздуха, словно они не могли развернуться, и мужчина, трясь щекой о шершавый камень, все пытался втянуть живительную прохладу, в этом неестественном жесте демонстрируя рисованному волку острые зубы, но вот сердечный ритм начал восстанавливаться и жесткий как камень, Шакал наконец обмяк, закрывая зеленые глаза.
Ощущения, так похожие на дурман собственных трав, наконец, начали отпускать получеловека, и с трудом приподнявшись на руках, оборотень смог почувствовать, как выходит из него чужая плоть, сопровождая это отступление обилием стекающего между ног семени:
- Саллах… - Улегшись на спину, оборотень обнял мужчину, заставляя лечь того на себя: чужой вес не тяготил более, а на сознание накатила едва заметная слабость, но зверь не хотел выпускать из рук пойманного человека. Слабо улыбнувшись, словно в благодарность за подаренные минуты, Шакал лизнул приоткрытые губы жреца и вновь откинулся на спину, смотря на далекое небо.
Прошедшая половина года скользнула перед глазами неясным сном: была ли она? Оборотень смутно помнил их последнее расставание, когда двое мужчин, не желая теребить собственные души, разошлись спокойно, для стороннего казалось бы равнодушно.
« Значит и ты тосковал…» - Зверь улыбнулся, медленно поглаживая пальцами всклокоченные, спутавшиеся волосы последователя Малека.

Всего несколько секунд были даны шаману, чтобы полюбоваться воином, и он не потратил их зря: словно новую картину, запомнив этот приятно усталый образ, Карим сложил воспоминания в книгу в стальном переплете, окрашенном кровью, болью, и незабываемым запахом этого сильного духом и телом человека.
Но Саллах не мог долго быть неподвижным, да и понятно было, что план рвал душу изнутри, желая быть осуществленным, однако когда жрец ловким движением подхватил Шакала на руки, у оборотня аж глаза от удивления округлились:
- Саллах, что ты делаешь, я же не раненый! От секса еще никто не умирал! – Но возможность отомстить за подобное, хоть и приятное, но всеже пренебрежение, представилась почти мгновенно: немилосердный укус, оставленный Шакалом во время бурного секса, с чувством, по-звериному был зализан. Если бы человек не знал повадки шамана, то не понял бы, что оборотень как покровитель, стремился продемонстрировать свою временную опеку над «раненым» собратом.
Но на плескания времени уже не оставалось и спешно омывшись, Карим выбрался следом за любовником, натягивая подвернувшиеся под руку штаны с плетеным из конского волоса ремешком:
- О, Саллах, если бы некоторое время назад я не удостоверился в твоей мужской силе, я бы и не усомнился в том, что ты целомудренный хранитель гарема. – Зеленые глаза смеялись, когда оборотень, наглядно демонстрируя свою сноровку и ловкость, вскарабкался оп стенам каменной чаши с седлом Акбара за плечами и через несколько минут вернулся уже со стороны щели, дружелюбно поглаживая оседланного смутьяна по хищной морде:
- Возвращаться нам придется ночью, ибо полагаю если это случится на рассвете- не уйти нам от стрел, так что слушай внимательно Саллах. От каменной чаши в трех прыжках лани на восток есть ущелье, по которому легко пройдут двое. Когда пойдем по нему, держись рукой за левую стену и когда почувствуешь что камень из гладкого., стал шероховатый как прилипшая к коже соль, посмотри наверх. Там будет вход в небольшую пещеру в конце которой когда-то время вырыло яму. Метров шесть вниз и гладкие стены – оттуда не выбраться даже мне. – Оборотень поджал губы и неожиданно нежно улыбнулся человеку, гладя его рукой по щеке:
- Надо будет взять веревку и спустить добычу туда. Сухая, темная, пещера не выдаст свою жертву даже если человек будет кричать. – Присев на корточки рядом с одеждой, которую приготовил курд, Карим улыбнулся:
- Да, женщиной я еще не был, но, куда держит путь ветер, знает только степной ковыль… видимо придется попробовать себя и в этом образе. – Стянув штаны, мужчина влез в неожиданный наряд гаремной наложницы, так что открытыми от тела остались только босые ступни, глаза да кисти рук,  и только покачал головой:
- Эх, Саллах, я разве что за раба сойду… - Неожиданно вспомнив что-то, мужчина едва не поскользнулся на тонкой материи. Привычный к грубым тканям и минимуму тряпок на теле, Шакал чувствовал себя словно волк под седлом: так же глупо и неуверенно.
О вот, выскользнув из пещеры, мужчина повесил на шею жреца кожаный мешочек, очень похожий на хранилище для монет:
- Смотри, не вдохни, мой воин, ведь это Пыль Времени, все мои братья по ремеслу пользовались ею с давних времен… Помни, сам не вдохни ее, иначе  я не добужусь до тебя и с приходом рассвета. – Зеленые глаза, до того веселые, стали неожиданно серьезными:
- Я сам перемалывал эти зерна, и знаю, что один вдох – повалит и быка. Будет туго – высыпь пыль на лицо стражника, а там уж и я с клыками успокою его навсегда. – Сжав горячими пальцами запястье любовника, шаман понизил голос почти до шепота:
- А этот мешочек, думаю, давно ждал тебя. – В руку легла тесемка, выделанная из очень мягкой, удивительно нежной кожи, в которой мужчина сразу смог распознать человеческую. На дне, как икра в брюхе рыбы, перекатывались твердые шарики:
- Если упрямец возомнит себя героем, дай ему сока черного дерева, и он быстро вспомнит, что жизнь ему дорога. Но помни, сок - не змеиный яд, за день из крови не уйдет… - На шею Саллаха повис керамический флакончик с крышкой из пробкового дерева: небольшой, по форме напоминавший каплю, он пугал сладковатым, приятным запахом:
- Ежели вовремя не дашь ему противоядие, то не будет у тебя больше пленника. – В глазах оборотня блеснул звериный голод, словно уже сейчас, шаман готовился забрать души будущих жертв.
Но времени становилось все меньше и, закрепив на бедрах перевязь с ножами, скрытую темной верхней накидкой, мужчина присел у потухшего огня, замирая в молитве.

«Бурые, грязные тени медленно ползли по высушенной, изборожденной морщинами земле. Редкие каменные валуны, смотрящие в небо, как клыки хищников, широко открывших пасти, вспарывали гуляющие по земле низкие ветра, переполненные мелкой песчаной крошкой и рваными клочьями одиноких ломких растений.
Закат завис в воздухе и воспаленное солнце, сжигающее кожу, никак не желало уступать прохладе вылизанные за день владения.
Мужчина сидел на крошащейся земле, сутулясь, поджимая острые колени к груди, смотря немигающим взглядом на лилово-алый диск, зависший над бескрайным горизонтом.
Сын Леса, он чувствовал боль убитой солнцем земли, но сил пошевелить хотя бы мыслями, найти выход, даже ради своего собственного спасения, просто не было.
Солнце выпило влагу из кожи, сделав ее шершавой, похожей на шкуру ящера, отсутствие еды высушило тело, до того сильно, что под кожей взглядом чувствовались торчащие кости.
Это был конец. Одинокий, беспомощный, живой мертвец сидел посреди золотого блюда пустыни, не зная, в какой стороне появится хоть шанс на спасение.
Гордые  горы, далекие, как годичной давности сон, упрямо сверлили суровым взглядом отощавшую спину, на которой красовались запекшиеся кровавые полоски, сложенные в хитрый узор волчьей морды, но человек не оборачивался.
Надежный Лес, расположившийся на каменных склонах, когда-то единый с душой оборотня, теперь бы не принял изгоя как родного сына, ведь внутри зеленых, некогда хищных глаз, поселилось смятение, то самое, что подтачивало душу каждому человеку.
Беглец больше не был свободным зверем: жертвы вновь чувствовали его присутствие, и подойти к ним со спины не удавалось, хищники не видели более в нем своего брата и зло рычали, прогоняя человека прочь, даже земля, и та казалась теперь раскаленной днем, а ночью ледяной.
Редкое сизое облачко пыли скользнуло по голым ногам, и ударило в лицо, причиняя боль высушенным, почти ослепшим от солнца глазам. Устало, почти обреченно, человек развел занемевшие руки и повалился на спину, вытягиваясь на песчаной жаровне. Косматая голова, покрытая комьями застывшей глины, уже не решалась подавать сигналы телу. Человек хотел умереть…»

Солнце просыпалось, распускаясь где-то за каменной грядой светло сизым бутоном, медленно наполняющимся рыжими и желтыми оттенками. Темное небо, обступившее края каменной чаши, удивленно смотрело на вздрагивающего Шакала, скребущего когтями по полу.
Белки закатившихся глаз, удивительно яркие, словно натертые жемчужной пылью, слепо смотрели на свисавшие с каменного карниза звериные шкуры, а тело как в ломке наркомана, вздрагивало и жутко изгибалось.
Шаман боролся  с собственными видениями, яростно пытаясь вырваться за пределы свалившего его сна, и ему почти это удалось: на секунду мелькнувший осмысленный взгляд коснулся лоскутка неба, - но вновь, подаренный Саллахом глоток пыли, втянул оборотня в свои липкие сети.
Хриплые крики и рычание медленно, но верно стихли, и мужчина вновь замер лежа на боку, весь сжавшись, как учуявший лису еж.

« Ночь наступила мгновенно. Веки тяжело сомкнулись на алых потеках умирающего солнца, а через миг уже всматривались в чернеющий бархат неба, расшитого ослепительными алмазами  звезд, рассыпавшихся из шкатулки шаловливых духов.
Даже этот неяркий свет, обычно не замечаемый людьми, теперь причинял глазам боль, но это ноющее, тоскливое ощущение давало понять – надежды на быструю смерть не оставалось.
Качнувшись как перевернутая на спину черепаха, мужчина с большим трудом повалился на бок, а потом и переполз на брюхо, предпринимая слабые попытки встать. Встав на четвереньки, изгнанник почти поздравил себя с победой, благо хотя бы ползти вперед, иногда падая на брюхо, он теперь мог.
Безымянный не понимал, что тянет его вперед, ведь еще на закате он решил для себя все, но руки, вспахивая мягкий, еще теплый песок, упрямо переступали вперед, подталкиваемые весом шатаемого из стороны в сторону тела.
Что-то яростно алое, похожее на упавшую звезду, грозно вспыхнуло перед глазами человека и по щекам полились липкие, смешенные с песком и кровью слезы.
Зрение долго не желало возвращаться, и изгой, равнодушно застыв на месте, только вслушивался в шелест песка вокруг, не в силах различить бесконечные серые силуэты, танцующие вокруг седого огня.
В опустевшей душе зародилось что-то похожее на любопытство и как первый росток проснулись усопшие чувства, вытягивая одно за другим в безумную цепочку.
Интерес к необычному предмету потянул за собой желание подойти, желание подойти отшелушило от вездесущего песка удивление, которое в свою очередь пробудило то чувство, которое, казалось ушло от странника уже как дней пять назад, а именно Надежду.
Устало подтянув тощую кисть к лицу, мужчина утер набежавшие слезы и постарался проморгаться.
То что открылось его взгляду, влило в Надежду новые силы, и тут же впилось в ребра и ввалившийся живот холодными комьями страха: на устало прилегшем на землю огромном белом баране сидел старик, укутанный в грубые серые ткани, а вокруг него, как ученики вокруг Учителя, сидели пустынные волки.
Сердце гулко ухнуло в ребрах, подскакивая до сжатого жаждой горда и тут же проваливаясь в желудок. Липкий пот, такой привычный для испугавшегося человека, пополз по вискам и плечам, медленно собираясь между лопаток нежной ладонью подошедшей Смерти.
Может, прошла минута, может две, но стоящий на четвереньках не шевелился, так и застыв с поднесенной к глазам ладонью, и даже дыхание не раздвигало выступавшие под кожей ребра, а старец все сидел перед седым костром, устало пережевывая зубами кусок сырого мяса.
Пустынные волки, лениво жмурились, разглядывая загадочный огонь, но видно было, как от присутствия ослабевшего человека, такой удивительно легкой добычи, по тонким черным губам, прикрытым густой серой шерстью, медленно и вязко текли нити непроизвольной слюны.
Позабытый снаружи воздух, отчаянно стучался в нос и сжатые зубы, надеясь плавно влиться в легкие, но мужчина не мог вдохнуть, с ужасом понимая, как чувствует себя кролик, провалившийся в яму с волками.
Все истощенные мышцы, каждый ослабевший от побега в пустыню мускул, неожиданно дрогнули, словно бы в предсмертно конвульсии и с хрипом втолкнув в легкие воздух, человек вскочил на ноги и побежал…
Страх, острый как иголка горного морозца колос руки и ноги, впивался зубами в затылок, но обезумевший от страха человек бежал, бежал не оглядываясь по пустынным барханам. Тяжелое как надгробная плита желание умереть неожиданно слетело поломанными оковами на землю, и бегущие по следу серые волки, похожие на злых духов, только усиливали ритм бьющегося сердца, стучащего в ушах звонкими барабанами.
Последний бросок, легкий как полет птицы, внес в эти короткие мгновенья жизни столько смысла и стремлений, сколько голова безымянного человека не могла вместить, и казалось, свобода была уже близка, но вот острые зубы  несправедливо, слишком неожиданно и быстро, впились в щиколотки и запястья, отрезвляя опьяневший разум болью, и тяжелый вес огромного волка, навалившегося на плечи, как удар палача, обрубил все.»

Обиженно и зло зарычав, Шакал рванулся в сторону, словно его руки и в самом деле были жадно пойманы хищными зверьми, но тело вновь обмякло, на этот раз оказываясь в самой тени под карнизом, так что даже проходя мимо, трудно стало заметить темную, укутанную в тряпки фигуру.

Отредактировано Шакал (2007-05-16 20:36:49)